Боец 4: лихие 90-е [СИ] - Валерий Александрович Гуров

подозреваю, замечал это и Степаныч — со стороны, но житейская мудрость позволяла ему делать верные выводы.

Меж тем подобрались сумерки, из приоткрытых окон потянуло вечерней прохладой, даже звуки улицы как-то поменялись, что ли. Степаныч глянул в окно, промолвил:

— А не пора ли, братцы, подумать о ночлеге?.. То есть вы-то посидите, поболтайте, а я что-то здорово притомился с дороги, мне бы самое то вздремнуть… Я и на полу пристроюсь, ничего, нормально будет, не привыкать.

По правде сказать, я сам толком не знал, что в этом доме есть, чего нет, но недолгие поиски привели к обнаружению в кладовке раскладушки — почти обязательного атрибута среднестатистической советской квартиры, ну а с такой базой соорудить приемлемое ложе труда не составило, и Степаныч отправился на боковую, подозреваю, не столько от усталости, сколько от благородного желания оставить нас наедине.

…Мы заварили чай, пили его, и как-то не сразу решились говорить о том, о чем хотелось, перекидываясь пустячными комментариями. Но вот решились:

— Слушай… — мне было трудно взглянуть ей в глаза, — я ведь правильно понимаю, что ты сюда поехала не ради медицинской службы… ну, ты поняла, о чем я.

— Конечно, — тоже пряча взгляд, ответила она. — Знаешь, после твоего отъезда у меня несколько дней какие-то странные были, я почти ничего из них не помню. Угар какой-то, дымка… не знаю, как назвать. Как будто мозг отказывался соображать. Воспринимать реальность, — вдруг выдала она философскую фразу. — Может, так и надо, кто знает!

— Вполне возможно, — сказал я на полном серьезе.

— Да… Честно говоря, не знаю, сколько так дней прошло. Три, четыре?.. А потом вроде бы стало рассеиваться. И думаю: Господи, какая дура! Ну чего гордилась, чего пыжилась⁈

Тут она вздохнула и засмеялась одновременно:

— Ну, а когда очухалась, пришла в себя, то чем занялась?.. Не поверишь! Начала усердно тренироваться. ОФП, как вы говорите. Бег, приседания, отжимания, всякие прочие упражнения…

— Почему не поверю? Очень разумный шаг, верю на сто процентов, — я улыбнулся.

— Разумный, да. Очень полегчало. Ну, а потом пошла к Степанычу…- она тоже улыбнулась и развела руками.

Я уткнулся в чашку, отпивал маленькими глотками, и опять мне трудно стало поднять глаза. А говорить еще труднее, но все же с запинками я произнес:

— Так… так выходит, ты решила, что жить на этом свете нам надо вместе? Отныне и навсегда. Так?

Она ответила не сразу. Так трудно бывает иной раз произнести самые простые слова!

— Да, — наконец сказала она едва слышно. — А ты… так не считаешь?

— Считаю, — я ответил без малейшей паузы. — Вернее, не считаю, а знаю. С этой минуты и навсегда. Да.

…Оставшиеся дни до турнира так спрессовались, что потом я не раз вспоминал Лидины слова о ее минувших ростовских днях: дымка, угар… Нет, у меня так не было, было иначе: огромный объем информации, забот, хлопот: продолжавшие прибывать участники, их размещение, нехватка афиш, разговоры с судьями — все они пришли из бокса, и мне стоило немалого труда втолковать им правила ММА, многие просто начинали возмущаться: как так, бить лежачего, вы совсем тю-тю⁈ — и мне приходилось постоянно и терпеливо разъяснять, что задача судьи как раз определить правильный момент, когда участник не в состоянии оказывать сопротивление — ну, опыт бокса тут работал, другой вопрос, что надо было это уметь поймать и в случае удушающих, болевых приемов… Да и в боксе нокдаун отсчитывают, когда соперник коснулся тремя точками. А вот в ММА такого нет, никаких нокдаунов. И если человек касается тремя конечностями пола, то бой не следует останавливать сразу же, а нужно дать провести добивание и вот только тогда в нужный момент бой остановить… Словом, пришлось проводить ликбез.

Возмущение возмущением, но предлагаемые гонорары в девяносто третьем году, когда люди были рады любым деньгам — свое дело сделали. Подавляющее большинство арбитров согласились судить, смирившись с собственным внутренним сопротивлением. Собственно, все, кроме одного старичка… ну как старичка — под шестьдесят. Он покраснел, надулся, сказал, что это уродство, которое придумали капиталисты, что он за пуд золота не согласится в этом участвовать!

То, что бокс тоже придумали, по большому счету, капиталисты с туманного Альбиона, логику ветерана совершенно не ломало.

— А за два пуда? — с хмурым юмором спросил меня Вадим Антонович, когда узнал об этом.

— Вряд ли, — вежливо улыбнулся я. — Принципиальный дед, советской закалки.

— Ну, вольному воля, — согласился шеф. — Принципиальность стоит уважать. А вообще с судьями вопрос решен?

— Да.

— Ладно, — удовлетворенно сказал шеф, делая пометку в блокноте…

Пресс-конференцию нам пришлось проводить еще раз, для вновь прибывших. Народу набилось в цирк еще больше, вообще ажиотаж по городу пошел невиданный, тут наши надежды даже перехлестнуло, Руслан весь зашился, делая афиши, билеты, программки… Особенно многих взволновал тотализатор, и тут пришлось подумать, покорпеть, выработать четкую систему работы… Но вот и это оказалось позади. И настал день открытия турнира. Честно сказать, я не сразу мог в это поверить. Разумом сознавал. А все прочее было еще в разбеге, в суете, еще не остановилось…

Но все-таки — вот он, этот день.

Глава 24

Вроде бы я мыл морально готов к ажиотажу, тут без вопросов, но то, что произошло в день открытия…

К цирку было не протолкнуться. Все билеты давно раскуплены, но число желающих было таково, что прилегающая площадка вплоть до трамвайной остановки была заполнена народом, и все спрашивали про «лишний билетик». Озабоченные директор цирка с главным инженером в этот момент наспех рассчитывали, можно ли запустить зрителей на стоячие места в проходах — опасно, конечно, требования к пожарной безопасности будут нарушены и все такое. Но желание заработать в безденежном девяносто третьем году было примерно таково, как у голодного нажраться впрок, до отвала, поскольку неизвестно, сколько еще придется голодать потом… Поэтому вопрос этот всерьез обсуждался и я полагал, что решен он будет в положительном ключе.

Тотализатор работал в цирковой кассе с формулировкой «лотерея», и еще организовали несколько дополнительных выносных касс — попросту столиков, возле которых всегда были два-три человека: букмекер и охранники. Зрители старательно изучали программки, соображая на кого поставить, хотя, конечно, первый тур был чистая лотерея, совпадая с сутью названия. Что из себя представляют бойцы на данном этапе толком никто не знал, псевдоним никому ничего не говорили. Но, как оно обычно бывает в мире спортивных единоборств, именно псевдонимы, зачастую предопределяли любовь к спортсмену публики.

Шныряли в толпе люди с озабоченно-деловыми лицами, в которых опытный взгляд легко мог распознать «жучков» — спецов по ставкам, дельцов на грани мошенничества… Ну и, понятно, шум, гам — оживленный, приподнятый, радостный даже в некоторой степени, который всегда сопровождает любое удачное массовое мероприятие. В то, что у нас будет удачное мероприятие хотелось верить. Все возможное и зависящее от организаторов было сделано.

Я наблюдал все это, проталкиваясь сквозь толпу, никем не узнаваемый, разве что опять же чей-то многоопытный взор мог бы угадать во мне участника по объемистой спортивной сумке… что, впрочем, неважно. Я подошел к служебному входу, полез за пропуском, выписанным мне шефом, но охранник, улыбаясь, помахал рукой — не надо, мол!

— Своих всегда узнаем! — улыбаясь, сообщил он и пожелал удачи в грядущем поединке.

Я чуть пожал плечами — если так, значит так.

Меня занимало другое: увидев небывалый фурор, я вдруг подумал, что вряд ли шеф при его возможностях смог бы поднять такую волну. И даже Кудряшов. Не их масштаб все-таки. Кто-то помощнее включился в тему. И это хорошо, поскольку в данном случае Вариант окажется в пролете. Конечно, это пока лишь предположения, но все же достаточно приятные… хотя, конечно, хотелось чтобы по таким важным нюансам меня ставили в курс.

Служебное помещение цирка было тесновато, участники и сопровождающие толпились здесь, стараясь не обращать внимания друг на друга — в целом в помещении стоял сдержанный гомон, и накаленность атмосферы прямо-таки ощущалась физически, типа еще немного, и в воздухе начнут пролетать искры. По правилам, все группы участников располагались на определенной дистанции друг от друга, вступать в беседы членам разных команд было строго запрещено, да этого и так бы никто делать не стал. Все были сосредоточены до предела и если